Ксения Собчак: «Я не крестница Путина»

Журналист Ксения Собчак о мэре Анатолии Собчаке, эпохе тусклых лиц в политике, единственном пути для России и о том, где она теперь хранит деньги.

10 августа вашему отцу исполнилось бы 75 лет. В каком кругу, с кем вы будете поминать отца?

— Наверное, будем поминать с мамой.

Что бы ни говорили о Собчаке, даже его противники не отрицают, что политиком и человеком он был ярким. Остались ли сегодня в России яркие политики?

— Сейчас другое время, когда востребованы другие люди, к сожалению. Учитывая тот факт, что прямые выборы практически везде невозможны, сейчас ораторское искусство, умение вести дебаты, к сожалению, атрофировались, гораздо ценнее стали другие качества, а именно умение угождать, узнавать наперед запросы начальства, правильно себя вести в тех или иных ситуациях.

А как ваш отец реагировал на негативные публикации о нем, которых было множество?

— Он расстраивался.

Когда он был мэром, делал ли он что-нибудь, чтобы наказать за такие публикации журналистов или  издателей,  материально или еще как-то?

— Нет. Это признают и его враги.

Честно говоря, мне было приятно, что даже его враги умеют объективно оценить позицию Анатолия Собчака. Я читала одно из последних интервью Александра Невзорова, где он говорит, что Собчака никогда не любил и всегда с ним воевал, но отдает должное мэру Петербурга за то, что тот никогда не закрывал программу «600 секунд», где каждый день его, мэра, всячески хаяли.

Совершал ли Анатолий Александрович ошибки — политические, человеческие?

— Безусловно, как любой человек. Но не мне о них судить.

Какие главные ошибки совершил ваш отец, по вашему мнению?

— Я не считаю корректным говорить на эту тему.

Как ваш отец реагировал бы на протесты 2011-2012 годов?

— Смотря на какие протесты — у нас же тоже ситуация меняется.

Я думаю, что он точно, в любом случае, выступал бы за сменяемость власти, за честные выборы, за социальные лифты, за борьбу с коррупцией.

Вопрос: с какими бы людьми он вел эту борьбу, кому бы доверился и кого бы посчитал порядочным человеком из тех, кто состоит сейчас в оппозиции? Это другой вопрос, которым я сама задаюсь каждый день.

Какую степень самостоятельности он вам позволял в детстве? Он вас наказывал, воспитывал?

— Нет, за репрессивную машину в моей семье отвечала мама. Он был ко мне очень добр, понимал, что главное — это развитие личности, а не ее подавление.

Значит, в юности вы бунтовали скорее против мамы?

— Конечно.

В чем это выражалось?

— В различных конфликтах.

А как к этому относился отец, на чьей он был стороне?

— Он был на работе.

Он не вмешивался?

— Он просто не так часто был дома.

Есть такой распространенный миф, что вы, как крестница Путина, можете в любой момент ему позвонить. Это правда?

— Неправда. Я не крестница Путина и не могу ему позвонить.

Но у вас есть непосредственная связь с Владимиром Владимировичем, которой вы можете воспользоваться?

— Нет, у меня нет непосредственной связи.

Еще один миф, в доверительных беседах многие любят упомянуть: а вот там земля (дом) принадлежит вашей семье. А как на самом деле?

— На самом деле у нас есть квартира в Петербурге, по адресу: наб. реки Мойки, 31. Раньше экскурсоводы, проезжая мимо, всегда говорили, что в этом доме живет Собчак. На этом доме сейчас видит мемориальная доска, посвященная моему отцу, и этот факт никогда не скрывался. Помимо этого у нас есть дача в Репино. На этом наша недвижимость заканчивается. Все остальное — моя личная собственность. То есть это остальное — таунхаус, который я строю в Москве.

Многие считают, что и в России, и во всем мире наступила эпоха тусклых, незапоминающихся лиц в политике.  Почему так произошло?

— Время такое. Постмодернизм в своем разгаре. Но я считаю, что это поколенческая проблема. Такие времена, если смотреть на исторический срез, тоже бывали. Я надеюсь, будут и другие времена. Я начинаю верить в то, что то поколение, которое подрастает, принесет своих героев.

Вы видите молодых перспективных политиков, которые могли бы изменить положение?

— Нет, пока не могу сказать, что их много и что я их как-то вижу. Но я надеюсь, что они появятся.

Вас убрали практически со всех федеральных телеканалов.

— Не практически, а со всех.

Насколько неожиданно для вас это случилось? Чего тут больше — политических мотивов, личных?

— Я не могу сказать, что это было неожиданно, я же понимала, что мои действия в нашей стране чреваты определенными репрессиями.

Предупреждали ли вас о возможности такого развития событий? Говорили, что то или иное делать нельзя?

— Нет, не предупреждали, но мне кажется, это и не требует каких-то предупреждений.

Как к произошедшему с вами в последние месяцы отнеслась ваша мама?

— Мама очень переживает до сих пор, я думаю.

Но она вас понимает?

— Наверное. Я надеюсь, во всяком случае.

Говорила ли она вам, что, может быть, не стоит с какими-то людьми дружить, нужно изменить что-то в своих публичных выступлениях?

— Нет, таких разговоров не было.

Какие выводы вы сделали для себя?

— Выводы такие: свобода — это то, за что ты платишь сам. Телевидение было важной частью моей работы с точки зрения и карьеры, и коммерции, но это был осознанный выбор, поэтому сейчас я буду заниматься другими вещами.

Какие ваши планы — и на телевидении, и в других сферах?

— Я работаю на телеканале «Дождь», у меня там выходит программа интервью. С сентября мы запускаем новую программу. Будет продолжаться ток-шоу «Госдеп», у меня есть программа «Главная тема» на грузинском телеканале «Пик». Я буду работать на радио «Дождь» («Серебряный дождь». — Ред.), делать журнал, который будет выходить с сентября, и работать в качестве директора по спецпроектам для издательского дома «Живи», в который в том числе входит журнал «Сноб». Работа есть.

Есть точка зрения, что поскольку за Владимира Владимировича в Петербурге проголосовало не так много людей, как хотелось бы, и об этом наверху все знают, то на городе поставлен своего рода крест и ни о каких особых проектах развития уже не может идти речь.

— Нет, по-моему, это мифологизация. Проекты будут, и они будут независимо от результатов голосования — скорее, наоборот, чтобы как-то эту ситуацию исправлять.

К сожалению, создалась система, когда все деньги находятся в столице и как-то потом распределяются оттуда. Матвиенко на каком-то личном влиянии могла еще выбивать какие-то бюджеты, к освоению которых тоже были большие вопросы, но сейчас, как я понимаю, ситуация ухудшилась — с точки зрения получения каких-то специальных бюджетов для города.

Вы согласны с тем, что у нас сегодня есть разделение на две России и эти две страны все дальше и дальше отходят друг от друга?

— Да, согласна.

Можно ли это преодолеть?

— Это может преодолеть либо существующая власть, либо какая-то трагедия. Я надеюсь, будет первый вариант, но сейчас идет сознательное размежевание этих двух Россий.

А вы согласны с тем, что в России все развивается циклично, по кругу, и нам не выйти из этого круга?

— Вы имеете в виду, что мы сейчас в точке 1905 года?

Да. А писатель Дмитрий Быков, скажем, говорил, что мы находимся в начале 1850-х и впереди катастрофическая Крымская война…

— Тут можно выдвигать сколько угодно теорий. История действительно циклична, но циклы эти бывают разными. Можно говорить о революционных циклах, можно о кондратьевских, можно о реформах-контрреформах. Циклична — да, но вопрос в том, в каком именно цикле мы находимся. Любая такая теория всегда слаба предсказаниями.

Вы более оптимистично смотрите в будущее или менее, чем полгода назад?

— Менее. Это связано с тем, что я считаю, что единственный мирный путь для страны — это либерализация. Этого не происходит. Другой путь мне не кажется хоть сколько-нибудь конструктивным.

То есть вы за постепенную либерализацию сверху?

— Да, это единственный путь.

Собственно, перестройка была проведена именно по такому образцу — когда власть, поняв неизбежность изменений, начала постепенно меняться, и через эти изменения в один день порушилась страна. Это было болезненно, но это хотя бы было не столь кроваво. А ситуация, когда необходимость в обществе уже созрела, а с той стороны только задраивают люки и укрепляют стены, — так неизбежно эта стена рухнет, это вопрос времени. Но тогда она рухнет в какой-то истории насилия и катастрофы, чего мне точно не хочется.

Есть ли в этом вина какого-то одного определенного человека или класса людей?

— Это вина той системы, которая сейчас не хочет меняться. Безусловно, это люди, которые принимают ключевые решения. В их силах эту систему постараться оживлять, модернизировать и обновлять.

Но не создана ли эта система еще в 1993 году Конституцией, которая передала так много власти в руки одного человека?

— Системы не создаются конституциями. Системы создаются людьми. Самая демократичная конституция, — надеюсь, мы об этом помним, — это сталинская Конституция. Только никакого отношения к действительности она не имела.

Тут вопрос не в бумажке, не в законопроекте и не в реформе, написанной на бумаге. Тут вопрос в ключевых фигурах, в людях, в несменяемости этих людей. И это ключевой вопрос. А от того, что у нас сегодня новое правительство, — от этого мало что изменится. Хотя бы исходя из того, что ни один старый министр работу не потерял. Они дружно перешли в Администрацию президента. Это система, в которой нет новых людей, в которой одна и та же колода, которая только тасуется и раскладывается по-разному. Так долго быть не может, это ненормальная система.

После того, что случилось с вашими сбережениями, где вы сейчас храните свои деньги?

— Где я храню деньги? У меня есть какие-то банковские счета, и какие-то деньги я храню там. После изъятия той суммы, которая, как известно, находится в Следственном комитете, я не думаю, что у меня есть еще много того, что можно было бы хранить.

Добавить комментарий