Сраннего детства я была невероятной противницей образования за границей. Сама торговалась с родителями по очень смешной схеме: три недели в швейцарской школе Le Rosey шли у меня по бартеру за десять дней счастья в пионерлагере «Зеркальный» под Питером. Я жила жизнью контрастов. Швейцария со скучнейшим городком Лозанна, приличные школьники со всего мира, теннис, верховая езда, стрельба из лука и зачеркнутые дни в календарике в ожидании водки, костра с «изгибом гитары желтой» и «бутылочки» на раздевание.
Естественно, мне в двенадцать лет – в рыжем парике, бутсах, с «Агатой Кристи» в плейере – общение с лучистыми причесанными иностранными сверстниками казалось невыносимой мукой. А буржуазные виды спорта были чем-то чудовищно скучным по сравнению с катанием на великах до озера и обратно.
Время шло, но взгляды не менялись. Сознавая все прелести иностранного образования, я отчетливо понимала: мои ровесники, а теперь уже и дети моих ровесников, приезжают оттуда какими-то другими. Теряется общий культурный контекст, без которого невозможно полноценное общение, коммуникация. Другая среда, другие фильмы, книги, иной этикет превращает своих в чужих. И дальше эти уже выросшие на других ценностях люди либо не хотят возвращаться в край родных берез, мата и говна, либо, возвращаясь, проживают все «радости» нового своего положения – свой среди чужих, чужой среди своих. Все дети, выросшие без «совка», стали тридцатилетними, их дети уже не знают, кто такой дедушка Ленин, но выпускника иностранной школы безошибочно можно отличить от новорусского монстра. Потому что дилемма, которую приходится решать родителям, выглядит так. Либо жертвовать средой семьи (такой важной для становления ребенка!), жертвовать Толстым, Достоевским, Чеховым и вечерними посиделками. Либо отказываться от хороших манер, умения искренне верить в идеалы добра, чести и справедливости, – ну и от образования мирового уровня. В мире наживы и чистогана, который теперь не там, а тут, даже в идеальном семейном климате ребенок будет выходить из мирного оазиса в очень недружелюбную действительность, в которой либо его ненавидят гопники и бьют от злости, нищеты и зависти, либо перед ним хвастают часами, машиной и чем-то еще, что «очень задорого» купил папа, рублевские ублюдки.
Прогрессивные родители обычно находят компромисс: до двенадцати лет ребенок живет с ними, а потом, в самом трудном и опасном в России возрасте наркотиков и плохих компаний, чадо (обычно вместе с мамой) отправляется в Лондон или на брега Женевского озера. Сохраняя как бы русскую аутентичность, но при этом еще имея шанс освоить другую мораль и отличные от богаческих взгляды на жизнь.
«Моральный облик зависит от семьи и воспитания», – возразит мне кто-нибудь, чей ребенок как раз собирается поступать в МГУ или МГИМО. Нет, в той точке, где мы сейчас находимся, уже, к сожалению, не зависит. В обществе, в котором никто не остановится, если у тебя на дороге сломалась машина, в обществе, где проходящий мимо тонущих людей теплоход даже не сбрасывает спасательные круги и шлюпки, в обществе, где хамство и расталкивание локтями стало нормой, невозможно сохранить нравственность. Разложение происходит ведь медленно и незаметно. Вот тебя толкнули, вот не пропустили в другой ряд, а вот уже и ты никого не пропускаешь и дерешься за свое место под солнцем в городе, в котором, как поется у группы «Баста», «даже солнца не видно».
Есть и другая проблема. Дети наши, рожденные и нерожденные, могут стать лучше, чище и добрей. Но мы, как вампирами, искусаны злой реальностью и можем только контролировать размножение этого темного вируса, но он уже в крови. Американские рабы отдавали своих детей белым хозяевам в надежде на лучшую жизнь для них. В Африке и Индии сейчас отдают своих детей Мадоннам и Анжели- нам Джоли мирового капитализма. Это – жертва ради будущего. Которого, и это надо понимать, у тех, кто «заражен» российской действительностью, уже никогда не будет. Нет, конечно, можно относиться к стране как к шахте, а дом построить в Лондоне, убедить себя в том, что Россия – страна для работы, и тешиться надеждой на пенсионную эмиграцию. Но мы ведь с вами, покусанные «совком» и «Единой Россией», знаем, что не будет там у нас никакой жизни. Дом будет, телевизор со спутниковой антенной будет, а жизни не будет. Вампир не может жить жизнью обычных людей. Улыбаться глупостям, обходиться без законов абсурда и вечного русского «Хочешь жить – умей вертеться». В Лондоне, господа, ваш «вертеж» никому не нужен. Нужен холодный профессионализм, которому мы не обучены. Мы, вампиры, умеем делать все что угодно – бродить по ночам, кусать окружающих, изворотливо врать, создавая миражи, взбивать пену. Но быть холодными и четкими профессионалами мы не можем. Учиться, потом делать карьеру не в стиле «и жнец, и на дуде игрец», а в стиле «лучший специалист узкого профиля», – нет, это не про нас. Мы же все тут в России люди масштабные. За что ни возьмись – дело выгорает, и все у нас получается.
И закавыка, как говорил Борис Николаевич Ельцин, состоит как раз в том, что получается. Потому что если ты просто умный человек и хочешь работать, то на фоне общего разложения и мудаковатости очень быстро можешь добиться результата в абсолютно любой области. Любой хозяин крупной компании подтвердит, что ищет в первую очередь умного человека. А умные «узкие специалисты»? Те либо уехали, либо основали свой бизнес и думают, отправлять ли им детей за границу.
У вампира есть и другой вариант – вырастить вампиреныша и жить в своей коммуне долго и счастливо, пока не иссякнет свежая кровь и город греха не пожрет сам себя.